Раскаты войны

О начале бомбежек город предупреждали пронзительные гудки маслозавода и депо

Давно собиралась написать о том, как мы пережили в войну, и об отце, который жил и работал в Кропоткине.

Григорий Иванович Орехов — мой папа — родился в 1906 году в городе Клинцы, потом с родителями переехал на Кубань, учился в церковно-приход­ской школе до 10 лет, а после смерти мамы отец ему сказал: «Хватит учиться, иди в подпаски». И пошел трудиться маленький Гриша. Когда подрос, выучился на повара, потом работал в диетической столовой, женился. В 1937 году родилась я.

Война

…Папу не сразу взяли на фронт. Он болел. Но позже, как и все мужчины, пошел защищать нашу дорогую Родину. В Краснодаре попал в Кубанский казачий кавалерийский корпус, был поваром. И начались эти долгие дни без отца. С пяти лет я жила в страхе перед наступлением фашистов. Помню тихие разговоры бабушки, дедушки и мамы во дворе. Я в это время сидела недалеко в огороде и смотрела на небо, по которому плыл дым от горевшего маслозавода. И мне казалось, что это не дым, а звери, птицы. Гитлеровцы приближались, и мы с ужасом ждали этого часа. Это сейчас уже знаем какие они, немцы, какие поляки, а тогда мне казалось, что это страшные полулюди. Войну вспоминаю вспышками. Самое страшное и больное запомнилось на всю жизнь.

С божьей помощью

Был теплый тихий вечер, мы с мамой подметали двор. Мама закрыла нашу комнату (они только в 1939 году построили на дедушкином участке комнатку 3х4 без фундамента, накрыли срубленными в огороде акациями, а полу­метровый потолок был из глины. И представьте себе, стоит строение уже 76 лет — я старше его на два года), и мы ушли к соседке Кузмарихе. Вечером к нам попросился переночевать какой-то мужчина, а ночью — бомбежка! Сначала бросили «фонарики», а потом уже бомбили по освещенной улице. Бабушка Кузмариха закричала: «Лягте под кровать!» Недалеко от двора упала бомба, стекла так и посыпались из окон. Когда утром вышли на улицу, ветви деревьев валялись, срубленные осколками. Это была первая бомбежка в моей жизни.

Потом каждый вечер, как только темнело, когда мы еще ничего не слышали, собака Мушка в коридоре уже царапала дверь, чуя бомбежку. Дедушка выкопал в конце огорода щель, накрыл ее бревнами, сверху засыпал землей, в восточной стороне сделал небольшое окошко и поставил иконку. Во время бомбежки здесь всегда горела свечка, а он, стоя на коленях, молился.

Первый раз мы увидели фашистов ранним утром, на рассвете. Мы были у бабушки Кузмарихи. Стоим возле плетня и смотрим через щелку. Мама плакала, бабушка ее утешала. И стали мы жить в оккупированном городе Кропоткине. Потом пришло много чужих солдат. Был конец июля, поспели абрикосы. К нам во двор зашли солдаты, стали обрывать плоды. А я стою поодаль и думаю: «Вот дураки, на полу такие спелые валяются, а на дереве зеленые». Потом они ушли, и опять начались страшные бомбежки, и уже не помогали ни щели, ни патефон, который заводили, чтобы не так было страшно во время авианалетов.

Однажды я пошла к подруге и могла бы больше и не увидеть маму… К нам зашли два немца — искали кур, яйца и молоко, а увидев патефон, решили забрать. Мама, конечно, не отдавала, тогда один из них ударил ее. Думал, мама бросит патефон, но она закричала, что пожалуется начальству. Тот хотел выстрелить из автомата, но остановился.

Была еще одна страшная бомбежка, когда думали: не выживем ни за что. Улица Пушкина была широкая, не было на ней ни двухэтажек, ни магазина. Казалось, так долго мы бежали по ней к моему крестному — Якову Григорьевичу Прибыть (у них был подвал более прочный, чем у дедушки). Долго кричали ему, да только что можно услышать при такой бомбежке, но мы все-таки докричались. Крестный быстро впустил нас, и все, больше я ничего не помню.

Утром мы пришли домой, а дверь открыта, и на маминой кровати лежит один немец, а на моей — другой, на полу разбросаны бумажки, пачки из-под сигарет. Мама спрашивает: «А куда же мне с ребенком?» Они показывают: «Вон, под стол». Мама расплакалась, и мы ушли к дедушке с бабушкой. А у них комната была еще меньше нашей и только одна кровать.

На побывку

Шло время, фашисты то наступали, то отступали. Однажды кто-то постучал в калитку, я пошла открывать — на улице стоял незнакомый дядя: с усами, в шапке и красном башлыке. Он присел, взял меня за руки, а пальцы у него задрожали, и спрашивает: «Как тебя, девочка, зовут?» Я сказал: «Римма». «А маму как зовут и где она, что делает?» Я ответила. Это был мой отец. Оказывается, его отпустили домой на несколько дней. 8 мая мне исполнилось шесть лет. Это значит, что два года папа меня не видел.

Радостно было, когда фашистов гнали с Кавказа, уже не такие они были жестокие с населением. Немцы раньше силой забирали кур, молоко, яйца. А когда отступали, уже только просили, им могли дать пищу, а могли и не дать. Бабушка всег­да держала коз, глиняные кувшины сушила на плетне. К ней зашел немец и говорит: «Дай, бабка, молока».

Она принесла, теперь уже так не боялись, как раньше — и говорит ему: «На, фриц, пей и чтоб ты подавился». И смотрит на него. Он выпил и говорит, отдавая кувшин: «На, мамка. Выпил и не подавился…» Бабушка так и обмерла. Она-то думала, что немец совершенно не понимает по-русски, а они, прошагав всю нашу матушку-Россию, оказывается, выучили русский язык.

За боевые заслуги

От папы пришло письмо из Краснодара. В боях за освобождение Кавказа был ранен и находился в госпитале. Мы ездили к нему: сначала я с дедушкой, а следом мама. Помню, приехали в госпиталь. Дедушка отвел меня к папе, и он оставил меня ночевать с собой. Когда кто-то проходил, прятал меня. Палата была огромная и светлая, окна большие. Раненых было много: кто — на костылях, кто — с палочкой, скачут по палате. Я удивлялась: все израненные, а веселые, шутят, смеются.

Папа лежал в госпитале очень долго: у него начиналась гангрена, грозились отнять ногу, но Бог миловал. Правда, хромал потом всю жизнь.

После выздоровления поступил работать в железнодорожную больницу шеф-поваром, имел много благодарностей, в работе был очень ответственен. Был с юмором, любил пошутить.

У папы были и боевые, и юбилейные награды: медали «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», «25 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.», «За доблесть и отвагу в Великой Отечественной войне».

На пенсию папа ушел в 1966 году. Прожил недолго, 13 ноября 1975 года его не стало.

После войны вернулись из плена из Германии друг папы — дядя Вася, его две сестры и соседка тетя Нина. Как им жилось в плену и после возвращения домой, знали только они да Господь Бог.

Однажды на рынке мы с папой встретили молодого мужчину. Отец ему так обрадовался и говорит: «Познакомься, это Саша, сын нашей соседки Кузмарихи».

Парень протянул мне левую руку, а правой не было по локоть.

 …Много бед принесла эта война. И долго вспоминается горе. Особенно когда гудит маслозавод или депо.

Такими гудками нас предупреждали о начале бомбежек. Все, сняла с себя груз воспоминаний, которые мучили меня

всю жизнь. Особенно тяжело стало, когда началась война на Украине. Без слез невозможно смотреть телевизор.

Так хочется, чтобы был мир на земле. Как страшно смотреть на эти войны, а еще страшнее их переживать. Проклятая

война наложила отпечаток на весь белый свет… Дай Бог, чтоб дети и взрослые не знали, что такое война!

Р.Олейникова.