Житель Кропоткина Евгений Григорьевич Чигарев оставил в музее воспоминания для потомков

Человек, переживший войну, принес сотрудникам городского музея рукописные воспоминания о своем детстве, пришедшем на годы Великой Отечественной. Евгений Григорьевич простым языком описал страшные события, которые пришлось пережить ему и его семье.

22 июня 1941 года. Во второй половине дня заработало радио, и объявили, что будет важное сообщение. Во двор был вынесен круглый радиоприемник. Около него собрались все жильцы нашего двора. После обеда по радио объявили, что началась война с Германией. Наступила тишина, на душу навалилась тяжесть. Дети перестали играть, шуметь. Это первый день войны, он запомнился таким.

Первая бомбежка. Немецкий самолет летел низко, цвет камуфляжный. Мы еще не знали, какая опасность грозит нам, все глазели на самолет. На пятом этаже были установлены станковые пулеметы «Максим». Девочки-пулеметчицы открыли огонь. Мой друг Женя Манченко закричал: «Смотрите — хвост отбили!». А это самолет сбросил четыре бомбы, которые, казалось, отделились от хвоста. И когда взорвались бомбы, все поняли, что такое война. Они разорвались на улицах Ленина и Красноармейской.

Дядя, меня расстреляют

Большинство жителей Кропоткина были настроены оптимистично. Верили в скорую победу.

Моего отца командировали в Иран, через который шли по ленд-лизу от союзников военные грузы. В Иран обслуживать ж.д.перевозки направили много железнодорожников со станции Кавказская, в том числе Дутова, с которым общались мои родители. На нашем отделении была острая нужда в кадрах, и отца вернули из командировки.

Составы с грузами подвергались налетам. В один из налетов немецкой авиации была тяжело ранена молоденькая женщина — старший кондуктор Нина Надеждина.

Перевязку, прямо на тормозной площадке, ей делал мой отец Григорий Павлович Чигарев (он работал поездным мастером).

Бригады железнодорожников доводили эшелоны до самых передовых позиций. Лаба, приток Кубани у населенного пункта Курджинова — там немцы прорвали оборону. Наши солдаты вместе с рабочими продвигались через поле. Рядом с отцом бежал молоденький худенький солдатик. На плече он нес ручной пулемет Дегтярева. Солдатик обессилел, заспотыкался. Папа мой крикнул: «Сынок, брось пулемет!». Красноармеец произнес: «Дядя, меня расстреляют». Тогда отец схватил у него пулемет и понес сам. Они добежали до посадки, лицо у солдатика было радостным. Отец это вспоминал до самой своей кончины.

Мы с мамой и сестрой Лилей переселились на улицу Кубанскую, подальше от ж.д.вокзала. На ул.Чехова в школе Льва Толстого находился штаб формирования партизанского отряда. Я видел, как в сторону Кубани по бывшей Старопочтовой улице уходил большой отряд партизан. Я лично, уже будучи взрослым, общался с оставшимися в живых и их детьми (Виталием Колесниковым и другими).

4 августа 1942 года в Кропоткин ворвались немцы. Шли бои в районе авиамастерских, у двойной будки (ответвление на Краснодар). В городе догорали стратегические военные объекты (в основном железнодорожные). Немцы шли от ст-цы Кавказской. Танк у моста бутылками с зажигательной смесью сожгли курсанты-урюпинцы.

При немцах открылась школа (бывшая Островского), и я пошел во второй класс. На занятиях по закону Божьему священник меня ударил линейкой по лицу и обозвал юдей. Я был смуглый, волосы черные, он и подумал, что я еврей. Мама мне сказала, чтобы я не ходил в школу. А на нашей улице меня немец в черной форме (наверное, СС) тоже обозвал юдей. Мама умоляла, чтобы я не подходил к немцам, но разве удержишь детей на привязи. Как мы радовались с моим другом Женей Манченко, когда наши девочки-летчицы на самолете У-2 разбомбили бывший кинотеатр «Рот-фронт», в котором располагалась немецкая казарма. Две бомбы попали прямо в цель. Трупы немцев выносили из разрушенного здания и хоронили в городском парке. За время оккупации там было установлено много крестов. Еще немецкое кладбище было на перроне вокзала за туалетами. Мертвых немцев с санитарных поездов хоронили там, и тоже ставили кресты.

Расстрелы

Зверства немцев начались сразу. На улице Красной у педучилища был повешен молодой парень. У него на груди болталась фанера с надписью «Партизан». Гестапо находилось на улице Дугинец (автошкола и здание паспортного отдела). Был замучен и расстрелян мой родной дядя Петр Павлович Чигарев.

Большую колонну евреев вели днем по улице Красной в сторону станицы Казанской на расстрел. Колонну конвоировали украинцы из дивизии СС «Галичина», которым немцы поручали грязную работу. Перед арестом евреям объявляли, что их будут переселять в другое место, и они должны брать с собой все ценное. Ночью мы слышали выстрелы со стороны Казанской горы… Там стоит небольшой мемориал. Этот ужас мы, дети и взрослые, наблюдали не раз. Расстрелы производили и в Первомайском лесу (это напротив химзавода). Однажды мы с мамой и другими женщинами шли из леса. Скоро должен был начаться комендантский час, мы спешили. Когда проходили мимо Первомайского леса, подъехал грузовик. Из него начали выводить по одному раздетых людей. Их расстреливали в затылок. Мы спрятались за дорогой, мама меня прижимала к себе, чтобы я не смотрел. Все это вспоминается сейчас чаще, чем раньше. Наверное, нервы поизносились. И поэтому я пишу, чтобы другие узнали об этом.

Чтобы облегчить заботы мамы, я тоже трудился. Один раз мы с Женей Манченко договорились с его братом, который подрабатывал в котельной, что он даст нам угля. Кочегары насыпали на «уклунку» угля, и мы пошли с ним через железнодорожные пути. Там стоял на охране полицай, который нас задержал. Из будки он не смог дозвониться до комендатуры и оставил нас с немцем — путейским служащим, а сам пошел на вокзал вызвать наряд. Немец нас вывел из будки, показал под вагон. Мы полезли под состав. Он махнул, чтобы мы забрали свои оклунки с углем... Может, у него тоже были дети.

Сухари для пленных

В начале войны была введена карточная система на продукты, но голода еще не чувствовалось, так как мы на Кубани всегда имели огороды и маленькие подсобные хозяйства. Начались постоянные бомбардировки. Нас, детей, отправляли в бомбоубежище под школой. Школа была построена в XIX веке. Тогда строили добротно.

В городе до войны у нас был возведен маслоэкстракционный завод — первый в СССР. На окраине его громадной территории находился большой деревянный амбар, куда отгружали семечки. Фашисты, уже отступающие, загнали туда наших солдат. Пленные сидели на горе с семечками. Немцы позволили нам набрать немного зерен. Мы насыпали в санки семечек и вышли. Ночью этот амбар вместе с людьми сожгли...

В конце оккупации немцы были злые, а особенно их приспешники. На работы пленных выводили уже австрийцы, они отличались особыми зверствами.

Люди приносили скудные запасы продуктов, чтобы передать их голодным заключенным. Охрана не разрешала кормить пленных. Я дома набрал сухарей — хлеба не было. Ваня Турищев бросил хлеб в колонну, а я с сухарями не успел. За мной погнался австриец. На мне были солдатские ботинки, бежать быстро не мог. Уже в нашем дворе он меня догнал и ударил в спину прикладом. Боли я не почувствовал. Все поплыло. Очнулся только тогда, когда меня подняли две женщины из нашего двора.

Долгое бегство

Немцы быстро отступали. Их колонны шли по дороге. Скот и пленных гнали по тротуарам. Их конвоировали на лошадях люди в бурках. Мы, мальчишки, наблюдали за бегством оккупантов, стоя на углу переулка Лермонтовского. Последний пленный споткнулся, а конвоир откинул бурку и выстрелил из винтовки ему в спину и двинулся дальше. Затем пленные были расстреляны около нашего двора на переулке Паромном.

На второй день мама пошла в станицу Казанскую обменять вещи из дома на продукты, и она рассказала, что до самой Казанской на дороге лежали тела убитых людей.

Когда конвоировали пленных по тротуарам, троим удалось заскочить в один двор. Заборов не было, их давно использовали на отопление. Я шел через эти дворы домой. Пленные попросили: «Мальчик, принеси хлеба». Мама дала краюху и сказала, чтобы я их вел к нам и спрятал в подвале. Этот порыв можно оценить как смелость, а можно как неосторожность, так как кто-нибудь мог увидеть и донести, а это означало расстрел для всей семьи. Я добежал до солдат, отдал хлеб и предложил спрятаться в подвале. Они не согласились, только спросили, как выбраться из города. Я рассказал, и они ушли.

Оккупированные

Нашу семью третировал полицай Варнавский, который при советской власти работал в вагонном депо с моим папой. Явился и искал какие-то вещи, принадлежащие дяде Пете. Потом, когда освободили город от немцев, мама видела как его вывели на прогулку из подвала моей школы, там располагался отдел НКВД.

Еще до войны моего отца за обнаружение крупного дефекта в конструкции вагона, который мог спровоцировать большую аварию, начальник управления Северо-Кавказской железной дороги своим приказом наградил шеститомником сочинений В.И.Ленина. Конечно, эти книги никто не читал. Моей обязанностью было каждую неделю протирать их от пыли.

Когда пришли немцы и увидели эти книги, они обвинили маму в сочувствии к коммунистам. После этого инцидента книги исчезли.

У нас на этажерке всегда стояли фотографии. Располагался и снимок папы: он был в белой гимнастерке и белой фуражке. Папа был «форсистый», любил железнодорожную форму, хотя работал простым мастером. Эту фотографию увидел вошедший немец в черной форме. Он закричал на маму, что муж у нее комиссар, наставил на нее пистолет. Я побежал к тете Симе Редкокашиной, и все ей рассказал. У нее квартировал немецкий офицер. Она объяснила ему, что Чигарев Григорий Павлович — рабочий, и попросила его вступиться за нас. Он вошел в дом и остановил кричащего немца. Фотографию с этажерки мама убрала.

Раньше ужасы из детства вспоминались нечасто, а вот сейчас с возрастом вызывают слезы.

Наши в городе

28 января 1943 года улицы были пустыми. Вечером по Красной несколько раз проезжали два танка, то в сторону Казанской, то в сторону Кавказской. Мы, мальчишки, сидели у ворот. По другой стороне улицы в сторону станицы Казанской прошли три немца. Старшие ребята хотели на них напасть и убить, потом не решились.

Утром 29 января выпал снежок и укрыл безобразия на дороге, которые оставили после себя убегающие немцы. Тишину ничто не нарушало. Постепенно из дворов начали выходить люди. Все чего-то ожидали. Часов в десять появились красноармейцы. Я запомнил, что они шли в расстегнутых шинелях с автоматами и винтовками на шее. Женщины с плачем бросились к нашим солдатам, их целовали, плакали, смеялись.

Ночь и 145 самолетов

В городе были сожжены все школы, все административные здания, ж.д.вокзал, уничтожены все заводы, локомотивное и вагонное депо. Назначенное руководство города сразу организовало жителей на восстановление разрушенного. Привлекали и нас, детей, а более старших, которым по 15-17 лет, направляли работать на предприятия. После оккупации мы, дети, восстанавливали сожженную школу, нас посылали на сельхозработы.

Вскоре начались массовые налеты на станцию Кавказскую, так как через нее шел основной железнодорожный путь в сторону Краснодара, Новороссийска. Немцы бомбили нашу станцию каждый день, чтобы помешать военным перевозкам. Самой страшной стала ночь с 12 на 13 мая. За несколько часов отбомбились 145 самолетов противника. Мы прятались в подвале нашего дома. Дышать было нечем от поднятой пыли. С нами находились два красноармейца, они сказали, что на фронте легче, чем здесь. Крики детей, стон раненной женщины, которую принесли, наводили ужас. Ночевали в подвале каждую ночь. Спали дома только, когда была ненастная погода или шел дождь. Была радость, что не будет бомбежки. Поэтому я с самого детства люблю ненастную погоду, пусть хоть каждый день.

Накануне Победы

После освобождения города военкомат начал призыв в армию ребят 25-го и 26-го годов рождения. Сережа Мистергаузи, Юра и Коля Мамонтовы, мои двоюродные братья Коля и Гаврил ушли на фронт, и все погибли на «Голубой линии», похоронены в братской могиле около города Крымска.

В июне наши войска подошли к Новороссийску. Последний налет на Кропоткин был 28 июня. Погибли мои товарищи с улицы Дугинец. Прямое попадание в бомбоубежище.

Мы возвратились домой. Часто вспоминаю того немца, который спас мне и Жене Манченко жизнь, и помню австрийца, который меня просто не добил из-за того, думая, что я уже не живой…

9 мая 1945 года мы еще спали и вдруг услышали стук в окно. С улицы кричали: «Что вы спите? Победа!». День выдался теплый, солнечный. На улице было много народа, у всех светлые лица. Люди плакали, смеялись, целовались даже незнакомые. Была такая радость, которая осталась на всю жизнь.

Музей г.Кропоткина приглашает старожилов поделиться своими воспоминаниями о военном периоде и о том, как восстанавливали наш город из послевоенной разрухи. Ждем ваших откликов: г.Кропоткин, ул.Красная,68, • kropmusei@mail.ru, тел. для справок: • 8 (861-38) 6-62-74, 8-962-851-10-03.