Жил-был дед и была у него пенсия

Эта история даже не о корысти. Она о неустроенности, незащищенности и одинокой старости

О неприкаянности пожилого человека Николая Семеновича сокрушаются его соседки, затем и приехали к журналистам в редакцию газеты.

Дядя Коля, старичок 82 лет, живет на одной из улиц станицы Кавказской в неухоженном, откровенно бедном доме, с великовозрастным сыном — бывшем сидельцем, алкоголиком.

Люди они трудовые

— Жена дяди Коли Надежда умерла в 2011 году. Люди они были трудовые, заслуженные: дядя Коля — тракторист, тетя Надя — титулованная доярка. За ударный самоотверженный труд в советское время была даже орденом Ленина награждена, — вспоминает жительница станицы Кавказской.

— Надя полностью отдавалась работе в колхозе, ее энергии на дом, быт и сына не хватало. Вот Вовка без родительского присмотра и пошел по наклонной. Деньги в семье всегда были — зарабатывали супруги хорошо. Бывало, уставшая мать даст сыну-подростку 10 рублей — иди, поешь в столовой, да и сама в бидончике борщ купит, домой несет. Штор в доме не было — так занавески, путного постельного белья — тоже, к хорошей посуде и мебели люди не стремились. Уют — это не про них. Зато сын всегда был с деньгами, попал в дурную компанию — пьянство, в тюрьму загремел. Словом, пропал Вовка, — продолжают соседки.

— Он был смирный, податливый, даже трусливый какой-то, но ни к чему не приспособленный, долго нигде не работал, шлялся по улицам, — с досадой рассуждают женщины-старожилы улицы.

Сосед

С некоторого времени неприкаянного старика Семеныча стал опекать дородный сосед: возит его на машине в магазин в Кропоткин да на рыбалку. Старушки забеспокоились: а не забирает ли Юрка (тот самый доброход) у деда себе пенсию? Не наложил ли он лапу на его нехитрое имущество? Домик, конечно, никчемный, а вот земельные паи в местном хозяйстве у дяди Коли с покойной супругой были. Стоимость землицы сегодня 350 тысяч рублей.

— Дядя Коля как-то говорил, что два пая — свой и жены — продал, а деньги Юрке отдал — на похороны, — многозначительно говорят соседки. — Да за такие деньжищи министров хоронят. Как хотите, деньги Юрка у деда выдурил! А ведь у того родные есть: Оля-племянница (в больнице работает) и еще ее сестра во Владикавказе живет, они и должны распоряжаться финансами, раз сын непутевый, — логично рассуждают женщины.

Племянница

Звоню племяннице Ольге.

— Ну что я могу поделать? — говорит женщина. — К деньгам дяди Коли я особого отношения не имею, даже не спрашивала: продал он пай, не продал — мне неудобно об этом говорить. Это ведь его деньги. Мое дело по-родственному ему поесть принести, да прибраться, насколько это возможно в его доме.

Люди в Кавказской говорят, что семьи по жизни особо не общались, возможно, было недопонимание из-за неопрятного ведения хозяйства, аскетического быта Николая и Надежды. У нас ведь как было на сельской Кубани — подвалы ломились от «закруток», картошки, печки выбелены, ставни покрашены, в сервантах — хрусталь, в комодах — десятки отрезов. Гостей полный дом на праздник. На столе — куры, утки запеченные, винегрет и «беленькая».

Крепкими трудягами были Николай с Надеждой, а вот дом свой и подворье не любили…

Дядя Коля и его позиция

Что ж, еду в Кавказскую. Баба Рая, баба Лариса и Ильинична уже ждут меня в тенечке, благо у всех мобильники есть, созвонились и вышли. Отправились мы с ними во двор к дяде Коле. Шумели-шумели (звали) — вышел, наконец, на грязное покосившееся крыльцо сам хозяин: сухонький, взъерошенный старичок, но видно, что с характером, колючий на разговор. Пытаюсь мягко объяснить старику, что надежнее было бы свои сбережения хранить у родственников. Мало ли что случится, они ведь кровные, да и за Володей потом присмотрят, живой же человек. Дядь Коля взъерепенился при упоминании сына:

— Бандит он, бандит! Деньги положу дома — их сразу нет. Поэтому я Юрке их и отдаю, и «железки» все ему отдал, а то бандит перетаскает. Юрка у меня пенсию не забирает, я сам отдаю, чтоб целее была. Он возит меня в Кропоткин, есть такой магазин там: по кругу пройдешь — все купишь («Светофор» поняли мы), — в доказательство дядь Коля вынес батон дешевой вареной колбасы «без жира».

— На рыбалку меня возит. Я машину заправлю, и едем. У меня все хорошо! — доказывает дед. — Ольга, племянница, зовет жить к себе на Первомайскую, а я не хочу.

— Вот и правильно, что зовет — подхватывают женщины. — Иди к племяннице, будешь накормлен, обстиран. Что же ты тут, неухоженный такой!

— Дедуля, а земельные паи вы продали? — спрашиваю я не из любопытства, а по служебной необходимости. — За какую сумму?

— Да, продал. Три или четыре тысячи получил что ли, не помню…

— Что ты несешь! — воскликнули мои помощницы. — Какие три-четыре тысячи! Земля в хозяйстве сейчас по 350 тысяч, а у тебя два пая. Где ты деньги дел?!

…Ну, все ясно с Николаем Семеновичем.

Две коробочки

Отправились мы «да Юрки». Из добротного подворья вышел крепкий, высокий кубанец лет 68. Мягко объясняю, кто я, мол, так и так, соседи пригласили по такому-то поводу, хочу поговорить. Глаза у «Юрки» при этом наливаются кровью, он как заорет на меня:

— Вон пошла! Валите отсюда все! Эти сплетницы тебе наговорили. Это первые сплетницы на улице!

Ну, кожа у меня толстая, таких «Юрок» я в своей профессиональной жизни повидала. Пока мужчина метался и бесновался, мы с соседками вновь отправились к деду. А туда и Юрий следом пожаловал. С двумя круглыми коробочками.

— Вот, — открывает их дрожащими от волнения руками сосед. — Вот его деньги. В этой коробке — пенсия, а в этой, где красненькие — «гробовые». Дядь Коля, вы же мне сами их отдаете, чтоб сын не вытаскал? — вопрошает сосед.

— Да, да! — одобрительно подтверждает Николай Семенович.

— А что с земельными паями? — робко спрашиваю я, — где же эти деньги?

— Он их не продавал, — встревает Юрий.

— Как не продавал? — в голос говорим мы. — Только рассказывал, что продал.

— Нет, не продавал, — теперь заявляет дядь Коля, — отдал конторе. Там начальство было, председатель… Сосед победоносно глянул на меня.

Нет ответа

…Ну, что ты сделаешь с этим 82-летним трактористом. Разворачиваюсь к калитке.

— Если что напечатаешь в газете, в суд подам! — кричит мне вслед «Юрка».

Видала я таких истцов…

— Брешет он, брешет, — уже тихо сокрушаются женщины, — выдурил он у него землю, выдурил. Надо было вам с участковым приходить, — наставляют меня станичницы.

— Да причем тут участковый! — вздыхаю я. — Родственникам поближе к дедушке нужно быть. Вникать в его финансовые дела, ведь старенький уже, не понимает многого. То продавал, то отдавал. Сам не помнит.

Не знаю как быть с Семенычем… Полагаюсь на честность «Юрки», да благоразумие племянницы.

Марина Смирнова