Жили-были Вера, Надежда, Любовь…

В годы репрессий сестры Решетниковы из-за политического анекдота потеряли отца

…Обычная кропоткинская семья довоенного времени. Глава семьи Павел Максимович — строитель. Люди вспоминают, что мастеровым был отличным, подсобники ему едва успевали кирпичи подавать — довоенные «высотки» в Кропоткине росли одна за другой. Супруга Мария занималась домашним хозяйством, пятерых детей воспитывала.

Хата Решетниковых стояла по переулку Короткому. Жилье было справным, семья — дружной, хозяйство с живностью, двор — большой, уютный с огромным тутовником и качелями. Отец воспитывал младшего сынишку по-мужски, не разрешал жаловаться на старшую сестру Веру: «Никогда не смей доносить на других. Таких людей называют сексотами. Это недостойно, ты же будущий мужчина!».

Обыск. Арест

В конце мая 41-го в обеденное время папа вернулся с работы в сопровождении троих мужчин в штатском. Испуганная одиннадцатилетняя Вера решила было бежать за мамой, которая отлучилась на базар, но девочку не пустили. Строгие люди прошли в хату, обыскали шкафы, заглянули даже за портреты на стене, перетрясли одеяльца в люльке, где лежала семимесячная Любаня. Не нашли ничего антисоветского. Папа попрощался сначала с малышкой, потом с Надеждой и Верой… Непрошеные гости его увели.

Проводить отца на вокзале семья не смогла — территория была оцеплена, не пускали. Мария с дочкой ринулись к мосту. Там в окошке поезда они и заметили его… Вера Павловна вспоминает: «Мама как закричит: «Павлик!». Отец обернулся и помахал нам рукой. Мать успела закинуть ему в окно передачку с теплыми вещами. Больше мы его не видели». Отца этапировали в Ставрополь, и дети предполагают, что там он и умер.

Не сломили

Лишь спустя много лет, когда Вера Павловна, пройдя все инстанции в поисках информации о судьбе своего отца, узнала, что забрали его по обвинению в антисоветской пропаганде по печально известной 58-й статье. Суд вынес приговор — десять лет, но после апелляции срок сократили до семи. Вера Павловна вспоминает, как однажды мать все-таки решилась рассказать дочерям, из-за чего Павел Решетников стал «врагом народа»: «Кто-то в его компании рассказал анекдот про Сталина. Мол, приехал к нему брат на ишаке. Сидят в доме, а ишак стоит на улице под дождем. Брат говорит: поеду я, а то вот мой ишак мокрый совсем. А Сталин ему отвечает: «Ты что, дурак? У меня таких ишаков весь Советский Союз». Через пару дней Павел на свою беду кому-то пересказал этот опасный анекдот».

…Сестры Решетниковы ознакомились с архивными документами — протоколами допросов, фотографиями избитого отца. Даже после пыток он не выглядел сломленным. На допросах Павел каждый раз отвечал: «Я повторяю: я не виноват, ничего не знаю». Человек, который рассказал в компании анекдот, остался на свободе. Стало быть, Павел его не выдал, не стал сексотом.

Семья без отца

Без кормильца Решетниковы прошли все круги ада. От голода в войну младшие дети стали пухнуть. Спасало молоко от домашней козы и спелый тутовник. Мать даже отдала годовалую Надю своему брату — откормить, но через несколько месяцев материнское сердце не выдержало: девочка тосковала по дому, а родные — по малышке. Горемычная семья ютилась в хате, стена которой почему-то рухнула сразу после ареста отца. В комнате лежала куча шелухи от подсолнечника — топливо для печки. Однажды силы оставили Марию. Она уложила детей спать и закрыла заслонку дымохода… Первой от угарного газа проснулась Вера, разбудила старшего брата, и они вытащили родных на улицу. Тогда домашние решили, что это была случайность, и только спустя десятки лет мать призналась, что это она в отчаянии решила прекратить страдания своих детей.

Где киндер?

Во время оккупации в Кропоткине на Казанской горе фашисты вместе с сотнями мирных жителей расстреляли и брата Марии — коммуниста. Решетниковых скоро забрала к себе бабушка, детей спрятала в подвале — боялась, что их угонят в Германию на работы. На следующий же день после отъезда опустевшее семейное гнездо на Коротком обокрали.

Оккупанты квартировали в доме бабушки, и все-таки поняли, что в доме есть дети. Фашисты снисходительно разрешили им находиться в соседней комнате. В последний день оккупации немцы накрыли для себя богатый стол — ели, пили, пели песни, вскоре куда-то уехали. Мать и бабушка умоляли детей не подходить к столу, «а то убьют», и ребята присматривали друг за другом, чтобы не схватить со стола пищу. Немцы вернулись и приказали: «Матка, где киндер? Давай сюда!». Бабушка упала на колени: «Не трогайте нас! Мы же ничего не сделали». Но фашисты всего-навсего разрешили им доесть остатки пиршества. Бабушка долго выдавала по крохам наголодавшимся детям эти объедки.

Хлеб от Марсика

После войны голод не ушел из семьи Решетниковых. Любовь, Надежда и Григорий были еще малы, чтобы помогать матери. Часть забот на себя взвалили Вера и старший Александр. Он поступил в железнодорожное училище. Надежда Павловна вспоминает: «Учащихся там кормили. Саша похлебку съедал, а остальное нес домой». По соседям в поисках подработки отправилась Вера в надежде, что удастся принести домой хоть что-нибудь из съестного. Решетниковым, как многодетной семье, по спискам полагалась коврижка, выпеченная на патоке. Но очередь продвигалась медленно и подходила лишь через два-три дня.

— Была у нас собачка, белой масти, звали Марсик, — вспоминает Надежда Павловна. — Однажды она принесла в дом лаваш из тандыра. Мы поняли: животное стащило его у соседей, зажиточных армян. Мы поделили армянский хлеб поровну на всех и Марсика угостили. Так продолжалось несколько дней, пока сосед Акоп не выследил воришку. После этого открытия он стал иногда нас угощать сам. У того же Акопа Мария Васильевна заняла немного денег и начала выпекать хлеб, чтобы продавать на базаре. Маленькие Надя и Любаня следили, как мама вымешивала тесто и шептали: «Хоть бы не удалось, хоть бы не удалось. Тогда и мы хлеба поедим».

Бедовая девчонка

Вера с матерью в глазах властей прослыли на рынке спекулянтами, их частенько забирали в милицию. Тогда-то 17-летняя Вера научилась убегать от стражей порядка и придумала себе новую фамилию. Вера Павловна вспоминает: «Однажды на базаре задержали много торговцев, в том числе и меня. Милиционер спрашивает: Фамилия? Я ему — Архиневолокоточерпопиньковская. Тот перепоручил меня другому милиционеру. Я повторяю медленно: Архи-неволо-кото-черпо-пинь-ковская. И этот тоже не смог записать мою фамилию. Плюнул и ушел. А ключ забыл. Я открыла дверь, выпустила всех, кого со мной задержали, и убежала. А в другой раз на базаре меня милиционер схватил сзади, когда я только собралась хлеб на кусочки резать. Я булку через себя перекинула, а он меня не отпускает. Мы упали в лужу. Я его держу, а он меня. Народ смотрит, смеется. Мы долго барахтались, пока он не сдался, отпустил меня. …Пришлось матери и самогон варить. Явились к нам домой милиционеры, строгие. Поговорить к ним вышел сосед Акоп. О чем шла речь, никто не слышал, только после беседы один из стражей порядка попросил у Марии «самой чистой» и посоветовал быть осторожнее».

Сосед Акоп в очередной раз выступил ангелом-хранителем, когда предложил сестрам Решетниковым работу в сапожной мастерской. После этого тяжелые времена постепенно отступили. Дети подросли, стали работать. Вера пошла на железную дорогу, Надежда — в кассиры, Любовь — на обувную фабрику. Девушки вышли замуж. Но горе шло за ними по пятам. По воле злого рока сестры теряли сыновей. Двое детей Веры Павловны умерли еще в младенчестве, выжил лишь третий сынок, но погиб в армии, по документам — «при исполнении служебных обязанностей». Почти 20 лет назад в результате несчастного случая при пожаре погиб 36-летний сын Надежды. Любовь потеряла двоих младенцев, а четыре года назад умер ее единственный сын. Дочь Надежды — Татьяна — не оставляет мать, навещает ее с внучкой и маленьким правнуком.

Живут три пожилые сестры дружно, поддерживают советом, чтят память своих настрадавшихся родителей, беспокоятся о родных, дают отпор непрошеным болезням. Оба брата уже ушли из жизни. Но остались у сестер их вера, надежда и любовь, с которыми любые невзгоды кажутся легче.

Юлия Шигина.